В настоящем, то есть в 2017-м, американский президент — Хиллари Клинтон, а Британия проголосовала против Брекзита, но обострение в районе сирийского города Камышлы чревато ядерной войной. В Калифорнии Верити Джейн, чья работа — тестировать новые аппы, должна оценить универсальную ноэтическую индивидуальную саморазвивающуюся систему, «что-то типа цифрового мини-Я, подменяющего пользователя, когда тот офлайн».

В будущем, то есть в 2136 году, человечество пережило глобальную катастрофу, которую уклончиво называют «джекпот». Лондон стал высокотехнологичным анклавом в полуразрушенном мире вокруг него. Искусственный интеллект, нанотехнологии и разнообразные роботы делают жизнь в городе вполне комфортной. Нанороботы-ассемблеры могут превращать любой материал в любой продукт, и наоборот: «Бесконечно малые, кишащие миллиардами, оперирующие на молекулярном уровне, они уничтожали само понятие о разных видах вещества. Мед мог быть дегтем, деготь — медом». Некоторые районы стали историческими тематическими парками, и нахождение в них требует обязательного косплея соответствующей эпохи. Реальная власть принадлежит «клептархам» — русской организованной преступности, сросшейся с правительством.

В этих двух мирах происходит действие романа «Агент влияния» (переводчик Екатерина Доброхотова-Майкова, издательство «Азбука»), с которым Уильям Гибсон вернулся после шестилетнего молчания. Это то ли сиквел, то ли приквел предыдущего романа «Периферийные устройства», по крайней мере здесь есть те же персонажи, живущие в Лондоне XXII века.

В «Агенте влияния» (теперь его можно читать на Bookmate) нет той провиденциальной глубины, за которую так ценят «Нейроманта» и другие романы трилогии «Киберпространства». Технические новшества в новом романе не поражают воображение, ну кого сегодня удивишь всесилием искусственного интеллекта? Единственное исключение — уже появившиеся в «Периферийных устройствах» технологии, позволяющие влиять на прошлое.

И это самое главное в новом романе. Гибсон точно видит и умело усиливает один из важнейших современных трендов — борьбу за лучшее прошлое. В 1980-е, эпоху, беременную и политическими, и технологическими переменами, было важно предсказывать будущее: Фукуяма написал про конец истории за два года до того, как Гибсон написал про матрицу. Будущее наступило — и Гибсон оказался куда как лучшим провидцем, чем Фукуяма. Писатели в прогнозах вообще гораздо лучше, чем ученые-гуманитарии. В наступившем будущем обнаружилось, что исправление прошлого важнее и увлекательнее, чем попытка представить или помыслить, что ждет нас впереди. Гибсоновские персонажи из XXII века не борются с «фальсификациями истории», не сносят памятников, не ведут «войн памяти» и не изменяют учебники истории. Они пытаются улучшить жизнь в прошлом, и в этом смысле они ужасно похожи на прогрессоров братьев Стругацких: впрочем, это неудивительно для писателя, который помещает русских клептархов в лондонский клуб, единственное украшение которого — многочисленные издания Тургенева.

Гибсоновские прогрессоры могут выбрать не очень давнюю эпоху, этакое альтернативное прошлое, «срез», как его называют в «Агенте влияния», и улучшить ее. Состояние XXII века это уже не изменит — для его жителей «джекпот» уже изменил мир навсегда. Манипуляции с прошлым важны и потому, что технологии проникновения доступны не только хорошим парням и девчонкам, но и злодеям или просто безответственным раздолбаям, которые так развлекаются. Речь идет не о физическом путешествии во времени, а о двухсторонней коммуникации между двумя мирами, в ходе которой персонажи из 2136 года могут управлять аватарами в прошлом.

«Вы колонизируете альтернативные прошлые?» — с изумлением спрашивает гостя из будущего калифорниец XXI века и в ответ слышит: «В вашем случае мы пытаемся предотвратить ядерную войну в вашем срезе. А для боль­шинства пользователей это просто развлечение».

Эта история борьбы за лучшее прошлое только маскируется под фантастику. Гибсон написал увлекательный триллер, герои которого, спасая мир, тестируют границы собственной ответственности за то, что уже было. Изобретают новую этику, какой она может быть в постапокалиптическом XXII веке.