Если бы в 1983 году мне сказали, что я могу учиться в школе, не выходя из дома, я, безусловно, стал бы самым счастливым ребенком в Советском Союзе. Сказать, что я не любил школу — ничего не сказать. Я ее ненавидел. Позднее это отношение перенеслось практически на все присутственные места, особенно казенного толка.

Я человек частный и больше всего ценю в жизни свободу, поэтому «корпоративный мир», «трудовой коллектив» понятия для меня непривлекательные, но, пожалуй, иногда интересные с точки зрения наблюдателя. Я с готовностью приму слова «команда» (за ним стоит нечто спортивное, направленное на результат, а не на бесконечный процесс), «братство» (профессиональное, студенческое, религиозное) или «клуб любителей» чего-либо. Мне удалось организовать собственную жизнь таким образом, чтобы быть частью того, что я люблю, и как можно реже сталкиваться с тем, чего я не люблю. Выяснилось, что я родился неспособным работать ни для чего и ни на кого. Я мог заниматься только тем, что мне доставляло удовольствие. Правда, для того, чтобы найти такое занятие, понадобились время и некоторые силы (тяжелее всего, кстати, было понять, чего я не хочу делать), зато я получил все, что хотел.

Весь этот год я много общался с пациентами. Конечно, люди, посещающие конкретного психотерапевта, не могут свидетельствовать ни о каких статистически значимых изменениях в обществе, но в качестве наблюдения, полагаю, будет интересным поделиться.

Около года назад нас посетила пандемия, моровое поветрие, которое до сих пор бушует, изменяя нашу жизнь все глубже и глубже. И хотя никогда еще человечество не оказывалось более подготовленным к повальной болезни, передающейся воздушно-капельным путем, чем в наше время, большинство людей чувствуют себя незащищенными физически и ментально.

Основы жизни человека: здоровье, близкое окружение и работа — подверглись невероятному давлению, хуже которого может быть только война (которую, кстати, некоторые особо непонятливые народы продолжают вести). Из этой триады работа кажется наиболее значимой, когда ты здоров и с твоими близкими все в порядке.

Работа выглядит понятной с точки зрения того, что мы ожидаем от нее и как она влияет на нас. Но именно изменения в рабочих процессах и на рынке труда болезненно сказываются на большинстве людей, усиливая общественное напряжение, снижая совокупные показатели здоровья и разрушая наиважнейшие связи человека с близкими.

Дистанционный формат трудовых отношений отнюдь не был новаторством, но ошеломительная скорость его повсеместного внедрения и безальтернативность вынудили многих перестраивать свою жизнь. Недавно я попробовал сформулировать ответ на вопрос, как удаленка конкретно повлияла на рабочую сферу моих пациентов.

Начну, пожалуй, с того, что лично в моей практике дистанционные встречи присутствовали задолго до пандемии. Мои пациенты, часто оказываясь в поездках, не желали пропускать сессии, и мне было легко с ними работать по видео: лишь бы интернет был хороший да разница во времени была бы приемлемой для нас обоих. Со временем к ним присоединились люди, проживающие в других странах, которых я никогда даже не видел живьем. Это было сложнее, так как я в принципе не поклонник телемедицины и считаю, что работа психотерапевта на расстоянии труднее и требует гораздо больших затрат с обеих сторон. Для этого есть много причин: невозможность видеть человека целиком, двусмысленность пауз (то ли это пауза, то ли связь зависла), отсутствие атмосферы кабинета, незнание, в каком точно контексте находится в данный момент человек, что расположено по другую сторону монитора, безопасность и конфиденциальность, да и, повторюсь, качество связи. Некоторые методы, например суггестивные, для меня так и остались недоступными в рамках телетерапии, но поскольку я не являюсь адептом какой-то одной психотерапевтической модальности, мне удалось преодолеть подобные ограничения. Вообще-то профессиональные сообщества, особенно в США, были исторически против дистанционной терапии, но сначала коучеры покачнули эту принципиальную позицию (все больше людей стали получать психологическую поддержку без физического визита к специалисту), а потом уж и COVID-19 окончательно узаконил эту форму. Еще весной американские коллеги предложили некие правила проведения дистанционных сессий, в основе которых оказалась все та же безопасность. Началась, разумеется, дискуссия о достоинствах и недостатках Zoom и других платформ.

Конечно, я сталкиваюсь порой с тем, что терапевтический альянс  выстраивается медленнее и претерпевает определенные трудности (иногда человек напротив меня может оказаться в халате, и я чувствую себя неловко, как гость, пришедший раньше назначенного времени, или моя собака, страдающая расстройством личностных границ, внезапно начнет карабкаться на меня с ловкостью обезьяны), но, в общем, эффективность не страдает. Даже наоборот, пропали постоянные жалобы на отсутствие свободной парковки рядом с моим офисом. Кстати, перейдя на удаленку, пациенты перестали опаздывать, развеяв миф о том, что, опаздывая на прием к психотерапевту, человек подает сигнал о неосознанном сопротивлении.

Больше всего меня заинтересовал опыт людей, работающих в крупных компаниях и находящихся внутри сложных иерархических структур. Раньше работа из дома была привилегией топ-менеджеров и практиковалась один-два раза в месяц. Я не знаю, кто это придумал, но таким образом давалось понять, что «рулить процессами» гораздо приятнее из дома, чем в открытом пространстве стеклянного офиса. Теперь же высокопоставленный сотрудник глобального банка говорит: «Больше никогда не хочу работать из дома!» Изменились рынки, поставлены новые задачи, объем работы увеличился и рабочий день стал 12-часовым.

Отношения с коллегами те же, но с подчиненными стало сложнее. Построить новую команду (для новых задач) очень непросто без непосредственного взаимодействия «лицом к лицу» и социальных событий, связывающих людей. Те, кто живет в западных странах, отметили большее доверие со стороны руководства, а вот их российские коллеги, наоборот, отметили появление, что вполне ожидаемо, компьютерных программ, контролирующих сотрудника, его рабочую (а может, и не только) активность. Угроза увольнения, снижения оплаты труда маячит и тут, и там, вызывая сильнейшей психологический стресс у людей, убаюканных корпоративной стабильностью предыдущей жизни. Надо отдать должное тем крупным компаниям, которые озаботились психологическим состоянием работников, создав специальные онлайн-сервисы, предлагающие информацию о самопомощи и консультации специалистов.

Из негативных наблюдений: многие говорят о «работе, которая теперь не заканчивается», о том, что она стала заполнять вакуум социальной жизни, о том, что дома «слишком много детей» и что коллеги стали более отстраненно общаться, так как стало не о чем разговаривать. Столь важный аспект любой карьеры, как нетворкинг, пострадал, полагаю, в самой большой степени. Деловым людям приходится довольствоваться теми связями, которые уже были приобретены ранее.

Из положительного — это публичные выступления перед акционерами, которые вызывают меньшее волнение на расстоянии, и отсутствие в жизни обязательных пробок. Вообще очевидно, что некоторые граждане с особенностями психики, например страдающие социофобией, находят больше плюсов в работе вне офиса.

Руководители и владельцы вполне успешных бизнесов (технологии, интернет-реклама, продажи жилой и управление коммерческой недвижимостью) чувствуют себя переменчиво и полностью зависят от кэш-флоу. Здесь многие подобны пациентам с биполярным расстройством. Связь настроения с ростом или падением продаж — прямая. Для моих пациентов — собственников бизнесов из IT-сектора нет никаких проблем с дистанционной работой. Они давно научились проявлять гибкость, делегировать полномочия и распоряжаться пространством по своему усмотрению. В их сфере удаленная работа всегда была фирменной чертой.

У некоторых даже стали неожиданно расти вполне удивительные офлайн-проекты типа магазина стеклянного декора итальянского мид-сенчури в формате маленького шоурума с посещениями по записи.

Наиболее пострадавшими среди моих пациентов выглядят работники небольших и средних компаний, переживающих падение. Кто-то перешел в режим полуудаленки, посещая офис раз или два в неделю. Кто-то всю рабочую неделю проводит дома, но в обоих случаях отмечается сокращение зарплаты, отсутствие поддержки со стороны работодателя, дезорганизация рабочих процессов и сложности в поисках новых ниш. В общем, здесь проблемы вызваны не дистанционной работой, а плохим состоянием бизнеса.

Немногочисленные работники искусств, которые обращаются ко мне, чувствуют себя плохо, находясь внутри пикирующей отрасли развлечений. Актеры страдают от кинопроб на удаленке и полуприкрытых театров, у музыкантов отменены концерты, рассчитывать приходится только на «заказники». Но это тоже вряд ли можно приписать к минусам дистанционного рабочего места.

Представители свободных профессий — адвокаты — продолжают ходить на судебные заседания в перчатках и масках. Районные суды ограничили доступ для всех, кроме участников процессов, а ознакомление с делом происходит в электронном виде. Количество встреч сократилось, с большинством доверителей общение стало происходить по телефону.

Кажется, только финансисты, привыкшие работать в тишине и уединении, не поменяли свои привычки, по-прежнему используя секретные чаты в телеграме и находясь физически в неустановленных местах.

Как ни парадоксально это звучит, но домохозяйки, труд которых ограничен домом и семьей, весьма значительно пострадали от дистанционной работы своих супругов и домочадцев. Надо ли говорить о том, что, когда семья находится постоянно дома, нагрузка на хозяйку возрастает кратно по сравнению с ритмом старорежимной рабочей недели, в которой выходные были самыми тяжелыми, «потому что все дома»?

Что касается школьников, могу свидетельствовать только об одном отдельном старшекласснике. Мне кажется, у него все классно. «Максим, вставай! У тебя уже физика началась!» раньше означало, что физика где-то далеко, началась и идет своим чередом. Даже неплохо идет. Налегке, без Максима. А теперь в ответ доносится из-за закрытой двери: «Мама! Я уже на ней сижу!» Сиди, сынок, сиди крепко. Время сейчас такое — надо сидеть.