«В искусстве я продержался долго — с той поры, когда сатиру ругали, и до той поры, когда ее снова начали ругать», — говорил Аркадий Райкин, и это не было шуткой.

Он начинал с того, что восхитил Мейерхольда, который пригласил его к себе в театр. Не вышло — Мейерхольда арестовали. Приглашал его и Сталин, но и тут романа не получилось. Он всегда ходил по лезвию той самой бритвы, которая вот-вот могла превратиться в гильотину. Требовалось огромное хладнокровие, чтобы за 52 года на эстраде сохранить и дерзкое остроумие, и трепетную интеллигентность, и совесть.

Раневская считала его лучшим комиком XX века. Почему? Тут Раневская вспоминала совсем не смешной эпизод. 24 апреля 1967 года погиб космонавт Владимир Комаров. Власти не объявили траура и не отменили развлекательных мероприятий. Вечером в Ленинградском театре эстрады и миниатюр, где с начала 1940-х художественным руководителем был Аркадий Райкин, должен был состояться очередной вечер смеха. Как всегда, зал был битком. Однако после третьего звонка перед зрителями появился Райкин в строгом костюме, без грима и сказал, что погиб космонавт, и смеяться в такой день кощунство: «Через два дня у театра выходной, приходите по этим билетам, и мы будем играть для вас».

В зале нашлась безвестная крыса, которая тут же позвонила в горком партии и доложила о «вопиющем самоуправстве» Райкина. Потом в театре рассказывали, что в горкоме звонившего выслушали и ответили: «Слава богу, нашелся хоть один человек, у которого хватило смелости почтить героя», — и положили трубку.

«Он, казалось, сам себе постоянно подыгрывает, — вспоминал писатель-юморист Михаил Мишин. — Если он уставал, перед вами был не просто усталый человек, нет, перед вами была картина “Усталость”. Если он сердился — это было какое-то уже абсолютное негодование. Когда же он был грустен…  О, вы видели саму Грусть, печально грустящую своими невыразимо грустными глазами». Он не был ни ангелом, ни образом морали. Был ревнив, капризен, мстителен, влюбчив, внушаем. Но он был Райкин — за это ему прощали все.

«Партия учит нас, что газы при нагревании расширяются» — когда эта фраза впервые прозвучала со сцены, зал рыдал от хохота. Это была часть монолога номенклатурного начальника Пантюхова из спектакля «Волшебники живут рядом», появившегося в репертуаре театра миниатюр в 1964 году. «Я рано понял — зачем мне учиться, когда я могу других учить? — сообщал залу Пантюхов—Райкин. — Мне всю жизнь нравились неконкретные специальности — уполномоченный, инструктор, культурник. Я работал и на парфюмерном фронте, выпустил духи под названием “Вот солдаты идут”; потом меня бросили в биологию, там я написал статью “Генетика — продажная девка империализма”; читал доклад на семинаре: “С каждым годом наши слабые токи становятся все сильнее и сильнее”».

Спектакль про «волшебников» лег в основу большого документального фильма о Райкине режиссера Василия Катаняна. В 1950-е годы за подобное сели бы и Райкин, и Катанян, но тогда режиссера лишь вызвали к начальнику по кинематографии, некоему Романову. Романов сразу объявил, что текст Пантюхова не проработан, и его надо сократить. Катанян предложил посмотреть фильм вместе с Райкиным. Романов согласился. Райкин, специально приехавший в Москву, смиренно выражал готовность на все. Убрать пару фраз? — Конечно. Еще пару? — Пожалуйста. Катанян не понимал, что происходит. Потом он вспоминал: «В гардеробе, одеваясь, Аркадий Исаакович заметил: “Я все время бросаю кости волкам, чтобы сохранить жизнь”. И уже в машине: “Они ведь никогда больше не будут смотреть картину. Поэтому — умоляю — оставьте все фразы”. Что и было сделано».

Он бессовестно пользовался своим даром перевоплощения. Тот же Мишин рассказывает, как однажды в полночь ему позвонил Райкин и печально попросил приехать. Дома он скорбно сообщил, что следующий спектакль будет его последним, и он, Райкин, просит Мишина о последнем одолжении — написать вступительное слово к этому последнему в его жизни спектаклю. Мишин с трудом сдерживал слезы и поклялся, что это слово станет лучшим текстом в его жизни. Когда спустя неделю Мишин узнал, что таким же образом Райкин заказал вступительные слова еще двум авторам, было уже поздно. Все три текста были написаны. Все три были отменного качества. В итоге Райкин сам написал все, что нужно, заимствовав из трех текстов несколько фраз. Никто из авторов на него не обиделся. Это же Райкин! Такое мог позволить себе только он.

Но однажды Райкину пришлось сыграть свой последний спектакль. Еще подростком он перенес тяжелую ангину, которая дала осложнения на сердце. С тех пор Райкина мучил ревмокардит. Он постоянно носил с собой чемоданчик с лекарствами. В 1970-м его настиг инфаркт, после которого здоровье Райкина стало ухудшаться. Его лечила сама Джуна. Она приезжала в театр во время его спектаклей и в антрактах проводила артисту 15-минутные сеансы. Это немного помогло, но к началу 1980-х Райкину стало хуже. Историк Федор Раззаков в те годы случайно встретил Аркадия Исааковича в доме отдыха. «Немощь, беспомощность, замедленность всех реакций…  — так описывал он Райкина. — Человек с трудом поднимал ложку. С трудом орудовал вилкой…  Дверной замок был для него непреодолимым препятствием… » Раззаков не понимал, как человек в таком состоянии мог выступать. Но, попав на спектакль Райкина, он был поражен: «Райкин не вышел, он буквально взлетел на подмостки. Легкий, элегантный, прекрасно владеющий своим телом…  Голос звучит задорно, даже задиристо…  Глаза блестят…  Никакой немощи…  Никакой хвори…  Зрительный зал дружно реагирует на каждую реплику своего любимца…  Хохот и аплодисменты… »

В последний год своей жизни, находясь в состоянии почти полной беспомощности, Райкин отправился на гастроли в Америку! Там он простыл, но сумел закончить тур. Вернувшись домой, он угодил в больницу, из которой уже не вышел. 17 декабря 1987 года великого артиста не стало. Три дня пресса молчала, ожидая некролога от «партии и правительства». Но партия отлично помнила все про газы и предпочла промолчать.

Фото: Анатолий Гаранин/МИА «Россия сегодня»