Когда Кейден Котар, герой «Синекдохи, Нью-Йорк» Чарли Кауфмана, попытался найти идеальное воплощение для своего произведения, он встал, сам того не предполагая, на путь тотального саморазрушения. Но для творца самоотдача на грани мегаломании кажется едва ли естественной — тем более, если в этого творца верят, а его проекты поддерживают.

Что может разрушить не создателя, а интерпретатора? Тем более, если он совершеннейший лузер? Этого анекдотического неудачника зовут Балаам Розенбергер Розенберг, но он называет себя исключительно Б., «чтобы не использовать свой гендер как оружие». На свой 58-летний день рождения он получил только 43 поздравления в фейсбуке и ни одного письма. Все принимают его за еврея, и он постоянно объясняет, что это не так. Он кинокритик и пишет книги вроде «Шоа за спешка? Недооценка длинных фильмов в современной кинокультуре фастфуда». В 2006 году Б. посещал больницу для насекомых, чтобы собрать материал для статьи об анимационном фильме «Гроза муравьев», где планировал призвать создателей к ответу за нереалистичное изображение муравьиных больниц. Дочь Б., ненавидящая отца, гораздо успешнее. Она поменяла фамилию на Фэрроу и сняла фильм «Отец-носоносец», который стал артхаусным хитом. Она и ее партнерша «становятся любимцами газет, публикуют детскую книгу для юных бунтарок “Эти суки не для скуки” и вместе выступают в рэп-мюзикле “Большая корма” о любви между пиратками Энн Бонни и Мэри Рид. В Нью-Йорке они — сливки общества. Еще они создали дизайн сливочницы для женщин под названием “Моя личная сливочница”».

Сам Б. в это время собирается писать монографию «Наконец-то я соответствую: гендер и трансформация в американском кинематографе», которая будет критическим экскурсом в историю трансгендерности в американском кинематографе — «книгу, которая не принесет мне денег и которую никто не прочитает».

Основная работа Б. — чтение курса о кино в школе смотрителей зоопарков в Верхнем Манхэттене. Его студенты думают, что надо просто смотреть кино. Б. не согласен: «Я пытаюсь избавить их от этой иллюзии. Показываю фильмы с нулевой развлекательной ценностью. Показываю “Синекдоху, Нью-Йорк” по той лишь причине, что это безнадежная, мучительная, мутная тягомотина».

Б. часто упоминает Чарли Кауфмана — и всякий раз при этом с ним происходит какая-нибудь неприятность. Б. — герой первого романа Чарли Кауфмана «Муравечество» (Antkind, переводчики Сергей Карпов, Алексей Поляринов).

Впрочем, это и не вполне роман. Это кино, сделанное средствами другого художественного медиа — даже не сценарий. Хотя как знать, может быть, Чарли Кауфман когда-нибудь и экранизирует текст про героя, который «назвал Чарли Кауфмана жалким нарциссом масштаба Адольфа Гитлера».  Это повествование устроено по законам кино, причем самого синефильского. В «Муравечестве» упоминается около 120 кинематографистов, от Пудовкина и Карла Теодора Дрейера до братьев Дарденнов и сестер Вачовски. По пути в супермаркет Б. развлекается тем, что перебирает в голове все возможные варианты конфликтов, доступные в киноискусстве. Выбирая, где бы выпить кофе, он рассуждает: «“Старбакс” — это умный кофе для глупых людей. Это Кристофер Нолан от мира кофе. “Данкин Донатс” — это непритязательный кофе, аутентичный. Это простое, настоящее удовольствие фильмов Джадда Апатоу. Без выкрутасов. Настоящий. Человеческий».

Но дело даже не в том, что герой «Муравечества» не способен воспринимать реальность иначе, чем через посредство кино. Чарли Кауфман написал текст, который может позволить себе флэшбэки, нелинейность, параллельные сюжеты, длиннейшие отступления и действие в нескольких временных планах. Текст, который сочится социальной критикой современного американского общества и масс-медиа, но демонстративно игнорирует повседневные реалии. Текст, который устроен не как «большой американский роман», а скорее как «Быть Джоном Малковичем» или «Вечное сияние чистого разума», или, если угодно, как «Наука сна» или «Скромное обаяние буржуазии».

Б. Розенбергера Розенберга, лузера и кинокритика, разрушит обсессия фильмом, которого не видел никто, кроме него. Это любительский фильм, снимавшийся дворником-афроамериканцем на протяжении 90 лет. Фильм длится три месяца. У фильма нет названия, потому что автор не предполагал показывать его публике. После того как Б. неожиданно для себя становится зрителем этого единственного в своем роде кино, мир вокруг него (или все это происходит внутри головы героя?) начинает необратимо меняться. И если в начале «Муравечества» самой большой странностью покажется официантка в дайнере, цитирующая Кокто, то по мере развития всех сюжетных линий немаленькой книги (704 страницы в русском переводе) в нем появятся клоны Дональда Трампа, доппельгангеры самого Б. и разумные муравьи, рассуждающие о концепции времени как кинопленки в проекторе. Сам Б. сначала, находясь в коме, подвергнется обрезанию — крайняя плоть пойдет на удлинение носа, а потом начнет уменьшаться в размерах и проваливаться в канализационные стоки.

Как сойдутся все эти сюжетные линии? Как говорит главный герой «Муравечества», «монтажная склейка — внутрь человеческого черепа».

Иначе и не может быть — кино становится настолько важным, что может заменить реальную жизнь. Впрочем, что такое реальность? Этот феномен, который и описывает, и создает Кауфман, не исчерпывается кино. Многие с удовольствием населяют миры других великих иллюзий: компьютерных игр или литературы, музыки или кулинарии.