Ильгиз Фазулзянов — единственный российский ювелир и эмальер, получивший громкое международное признание. Он дважды обладатель ювелирного «Оскара», гран-при конкурса International Jewellery Design Excellence Award в Гонконге, сотрудничал с легендарным часовым домом Bovet и Van Cleef&Arpels, его галереи открыты в Москве и Париже.

Мы знаем ювелирные бренды Cartier, Tiffany, Van Cleef&Arpels и совсем не знаем российских ювелиров. Почему так?

Во-первых, это связано со СМИ. Они печатают то, за что нужно платить деньги, а у этих компаний большое финансирование. У авторского ювелирного искусства таких денег нет. Я считаю, это вина и Министерства культуры, и самих изданий. Могли хотя бы 15–20% от рекламы мировых марок выделять местным мастерам. Сделать как благотворительность, что ли, ради того, чтобы художники в нашей стране развивались.

Потом авторское искусство — оно везде несильно развито. Нас во всех странах — единицы. Недавно ко мне приезжал из Англии ювелир, говорит, у них точно такая же ситуация, когда авторы-ювелиры не могут развиваться сами: для запуска дела нужны финансовые вложения, расходы на содержание, о рекламе и говорить нечего. Мастера вынуждены идти в крупные компании, которые их поглощают. В итоге их имена никто не знает.

Себя и свой бренд Ilgiz F. вы относите к авторскому ювелирному искусству, бутиковому и малозаметному широкой публике. Как же вы добились если не известности, то узнаваемости?

Не я один уникальный мастер в России. Другой вопрос, не у каждого художника есть коммерческая жилка, дух бизнесмена. Что такое бизнес? Это просто не бояться, вкладывать деньги и идти вперед. Где-то я терял деньги, но я понимал, что добьюсь своего. Чтобы прийти к такому результату — вот уже 28 лет — я никак не нарушал своей цели и своего стиля. Я начал с самых сложных вещей, уходил в минус, никто не покупал мои вещи, бывало, но я все равно знал, что рано или поздно какие-то двери откроются. Это продолжалось примерно 15 лет. Сейчас меня знает определенный мир. Если кому-то действительно нужны ювелирные изделия, чтобы это было качественно, рукотворно — это все ко мне.

Ваши украшения сделаны не просто качественно — безупречно. Обратная сторона подвесок, серег, колье и колец ничем не уступает внешней ни обработкой, ни дизайном.

По-другому никак. Те же самые Cartier и Van Cleef — это уже не ювелирные изделия, это больше ювелирная бижутерия. Только из драгоценных металлов. Это все массово, но из-за материалов и маркетинга стоит больших денег.

Но ведь крупные бренды делают коллекции высокого ювелирного искусства…

Это в нашем понимании высокое искусство, со стороны обывателей. Например, если в Cartier и Van Cleef где-то еще выдерживают ювелирную технику, то у других многие вещи сделаны уже не ювелирно. Есть такое понятие — технология бижутерии. Например, Chanel делает украшения по бижутерной технологии.

В чем разница?

Это соединения, сборка, обработка. Там масса моментов. Для большинства на сегодняшний день ценность заключается в бренде и в стоимости материалов — крупный бриллиант, сапфир, рубин. Сейчас мало людей, которые обращают внимание на качество работы, эстетику, художественную составляющую. К моему счастью, эти немногие знают о нас.

Ваши работы настолько самодостаточны, что начинаешь сомневаться, можно ли их носить.

Я бы так не сказал. Вы видите эти работы яркими и блестящими только в витрине. Стоит их надеть — получаются совсем другие образы. Они неброские, начинают вписываться в силуэт, характер человека, поэтому каждый находит свой предмет. Те же красные маки на ком-то тепло светятся, а на ком-то прямо-таки горят. Это ведь эмаль, живой материал. Мои вещи отличаются от тех изделий, которые все в бриллиантах, блестят и сверкают. Да, мы тоже используем эти камни, только деликатно. Бриллиантам я предпочту интересные камни, создающие образ. Под каждое решение мы ищем определенный цвет камня, его тональность, степень свечения. Желтовато-зеленый везувиан, сфен, ярко сияющие демантоиды, мы даже используем мутно-туманные голубые аквамарины, которые другие ювелиры могут счесть низким сортом. Но для меня это уникальный камень, рисующий образ.

Ваша главная «краска» — ювелирная эмаль, сложнейшая техника. Пробуете ли вы какие-то новые материалы?

Ювелиры постоянно используют новые материалы. Был бакелит, искусственная смола, из которой в Советском Союзе делали детали локомотивов, а в США — браслеты. JAR работал с автомобильными эмалями: они подсыхают при низких температурах, твердо держатся. Титан, наконец — материал не ювелирный, но его тоже начали использовать. Сейчас есть еще новый материал — наноситал. Это стеклокристаллический материал, который делают по нанотехнологиям. У него твердость, как у кварца, но блеск у него намного лучше. Ему можно задать любые цвет и прозрачность.

Бриллиантам я предпочту интересные камни, создающие образ.

Я использую муассанит, искусственно выращенный камень на основе кремния. У него дисперсия, способность переливаться выше, чем у бриллианта. А еще работаю с ювелирными смолами. Это композитный недорогой материал, который используется больше в моделировании, строительстве. Они могут быть и твердыми, прочными, и эластичными, зависит от того, что именно хочется сделать. Изделия из них получаются крупными, но невесомыми. Представьте себе цветок хризантемы. В золоте его невозможно было бы сделать, получилось бы слишком тяжело, а со смолами это возможно.

Современные технологии позволяют добиться совершенно новых эффектов при довольно низкой себестоимости. Другой вопрос, насколько эти эксперименты войдут в постоянный репертуар ювелирного искусства. Если известные компании и мастера будут работать с такими материалами, они в нем зафиксируются.

Расскажите об инженерных решениях ваших работ.

Каждое изделие досконально продумывается. Очень важно, как оно будет располагаться, как контактировать с телом. Скажем, в крупных серьгах вес должен правильно распределяться, чтобы мочка его не чувствовала. Надежность соединений очень важна, в особенности в подвижных элементах. Технические находки и идеи очень важны для крупных вещей — подвесок, брошей, колье. С одной стороны, они привлекают внимание, с другой — позволяют реализовать новаторские идеи. А они, кстати, нас окружают в великом множестве. Их можно найти даже в детских сборных игрушках, важно только потом превратить это в ювелирное соединение.

Интересно ваше мнение о «бижутерности» ювелирных украшений, ведь часть покупателей в них инвестирует, чтобы в трудные времена монетизировать.

Давайте проясним, что такое инвестиция в ювелирное изделие. Это выгодно тогда, когда есть вторичный рынок. Скажем, инвестируем в ценные бумаги, продаем их на бирже или через брокера, возвращаем какие-то средства. В ювелирном бизнесе инвестиции сложные, очень долгие, хотя и приносят уникальный процент. Никакие ценные бумаги такие доходы не приносят. Но правильной инвестицией будет лишь тот предмет, который ты изначально покупаешь ниже рыночной цены.

Из-за того, что вторичных рынков, кроме аукционных домов, нет, у наших людей сразу сужается сегмент инвестиционных предметов. Они ограничивают себя лишь драгоценными камнями. И вот что происходит с этим в России: камень привозят в страну, он довольно сильно увеличивается в стоимости. Вывезти его отсюда становится проблематично — таможня, страховка и прочее. То есть на достойный аукцион его уже не выставишь. Кто один раз с этим столкнулся, тот понимает, что уже не будет этим заниматься. Потому что нужно знать инструментарий. Если насчет ценных бумаг обращаются к брокерам, то здесь все надеются только на себя.

Что касается ювелирных изделий, то они растут в цене, если ими обладал известный человек. Плюс они должны быть авторскими, должна быть художественная составляющая. Возьмем Лалика. Его изделия же изначально были никому не нужны. Но появился Гульбенкян (Галуст Гульбенкян — нефтяной магнат первой половины XX века, коллекционер, купил часть полотен Эрмитажа во время распродаж 1930-х годов. Вместе с коллекцией украшений Рене Лалика они выставлены в музее Гульбенкяна в Лиссабоне. — Прим. автора), потом появились еще люди, которые покупали его украшения, писали о нем книги, делали выставки, раскручивали его. Многие арт-дилеры сейчас так работают с художниками. А у нас люди купили ювелирные изделия, положили в сейф и думают, что через пять лет они вырастут в цене. Но никаких гарантий этому нет.

Умный клиент поступает иначе. Вот у меня есть клиент в Лондоне. Его дочь работала юристом в Christie’s и знает, как работает арт-рынок. Они сделали выставку, издали книгу, сделали годичное турне по Америке с моими изделиями, еще на этом и заработали. Это грамотный подход. Изделия не должны жить в сейфе, им нужна публика. Плюс может быть еще и консолидация клиентов. Есть мастер, вокруг него собираются клиенты, которые коллекционируют его изделия. Нужно сделать выставку? Эти люди вкладываются в выставку, дают изделия для проведения, делают каталог, получают прибыль. Вот это называют инвестиционной составляющей. Например, JAR тот же самый (ювелирный дом Жоэля Артура Розенталя, известный избранной клиентурой, совершенством украшений и отсутствием рекламы. — Прим. автора). Его стоимость стала такой высокой благодаря его клиентам, а не ему самому.

Ваши клиенты тоже поступают подобным образом?

Хотелось бы, но основная масса людей покупает украшения лично для себя и надеется, что пройдет время и благодаря мне их драгоценности вырастут в цене. Я, конечно, надеюсь, что это произойдет, и очень стараюсь войти в число тех немногих ювелиров в мире, кто чего-то добился. Ювелиров, которые работают на крупные компании или, наоборот, сидят дома и делают по одному-два изделия в год, много. А тех, кто на слуху, о которых выпускают альбомы, о которых знают, кто участвует в музейных выставках — единицы.

Кстати, о выставках. Ваше имя громко прозвучало как раз после такой выставки, прошедшей в 2016-м. Четыре месяца ваши работы выставлялись в выставочном зале Успенской звонницы Московского Кремля. Как это стало возможным?

Мы много лет пробивались в музеи: в Кремль, в ГМИИ им. Пушкина. У меня была задача — провести масштабную выставку. Нас никто не принимал. Кремль случился волей судьбы. В 2009 году там была выставка сокровищ индийских махараджей, из Англии приехала группа важных людей, среди которых были потомки махараджей. Все собрались в кабинете Гагариной (Елена Гагарина — генеральный директор музея-заповедника «Московский Кремль». — Прим. автора), начали разговаривать о ювелирном искусстве. И среди прочего говорят, знаете, в России живет ювелир с очень сложным именем. Сидел сотрудник Кремля, который очень хорошо меня знает. «Не Фазулзянов случайно?» — «Точно-точно. Мы бы хотели его увидеть и посмотреть его работы вживую». Гагарина спросила, можно ли как-то со мной созвониться. Мы сразу договариваемся о дате. Мне сообщают, что встреча должна быть условно в час дня. Гагарина приехала в 11 часов — проверить, насколько было хорошо помещение. Когда она приехала ко мне в офис, увидела, что везде цветы, пахнет кофе…  Она была в шоке. Знает, что в ювелирных мастерских всегда накурено, грязно, наверное, думала, что мы сидим в каком-то подвале. Вместо сорока минут они у меня сидели пять часов. И тогда Елена Юрьевна сказала, что хочет провести со мной выставку в Кремле. На следующей неделе мы начали подготовку, шла она два года.

Что касается ювелирных изделий, то они растут в цене, если ими обладал известный человек. Плюс они должны быть авторскими, должна быть художественная составляющая.

Некоторые работы мы взяли из частных собраний. Идеей выставки было показать мой рост как мастера. От первых, неуверенных работ до сегодняшних, выверенных на 100% шедевров. Но я поставил себе задачу — минимум 80% работ должно было быть сделано специально для этой выставки. Я показывал администрации Кремля, какие работы будут представлены, одобрялись эскизы. Все потому, что в выставке были заложены разные технические возможности, разные направления, чтобы экспозиция была многогранной. Я хотел создать такую коллекцию, чтобы люди ходили по два-три круга и не понимали, что они просматривают одно и то же, чтобы им не было скучно. На сегодняшний день провести ювелирную выставку конкретного автора не такая частая история. Мы выставили 170 работ, и это тоже было беспрецедентно для современного мастера. Мне было приятно, что Кремль после выставки купил некоторые работы и продолжает пополнять свою коллекцию по сей день. В фондах Оружейной палаты сейчас около 30 из них.

Была очень высокая посещаемость. Люди приезжали со всех континентов. Выяснилось даже, что Tiffany отправила своих сотрудников на мою выставку. Там, в Кремле, услышал фразу посетителя: «Наконец-то можно увидеть современных мастеров, а то все показывают, что было 100–200 лет назад. Будто у нас и мастеров нет». Простые слова, но настолько доступны и понятны. Действительно, все привыкли смотреть то, что когда-то было, а что реально существует в своей стране, никто не показывает, потому что пробиться невозможно. Я очень хочу сделать выставку мастеров-индивидуалов, которые делают украшения как предмет искусства. Один такой мастер может за год создать только одну или две работы. Собрать по крупицам выдающиеся работы мастеров страны или даже мира в выставку или целый музей — это моя большая мечта.

Быть ювелиром сложно?

Рерих писал княгине Марии Тенишевой, которая была меценаткой и художником-эмальером: «Вы занимаетесь искусством, которое является наивысшей его точкой. Оно самое сложное, самое объемное из искусств». Ювелирное искусство объединяет все виды искусств, технологий, возможностей народа на данный период времени. Ювелир должен быть очень разносторонним. Должен знать основы рисунка, живописи, скульптуры, пространства и архитектуры. Он должен знать химию, физику и математику. И нужно все эти знания объединить, чтобы создать руками вещь. У нас часто художник один, ювелир другой. Многие дизайнеры от этого страдают — приносят рисунок мастеру, а он сделает по-другому. Это вечная проблема.

Любопытно, что у молодых сейчас что-то вроде бума: «Хочу быть ювелиром». Я разговаривал, почему они идут в профессию. И знаете, все на самом деле мечтают работать в модной индустрии, но считают, что в пошив платьев пробиться уже сложно. Начинают думать, что фотография или ювелирный дизайн — это то, в чем они могут себя проявить. Как любая другая связанная с эстетикой область, ювелирный дизайн привлекателен. Но никто не видит обратной стороны: нужно сидеть за верстаком, с грязными пальцами, заставляя металл подчиняться себе.

А молодые потребители к вам приходят, вы чувствуете какую-то смену запроса?

На сегодняшний день интерес к приобретению настоящих украшений очень резко падает. Он может вообще исчезнуть. Молодым скорее интересна ювелирная бижутерия. Даже моя дочь, ей 28 лет, говорит, зачем покупать серьги за 20–30 тыс. долларов, это дорого и непрактично, их еще хранить надо будет, думать о безопасности. Куплю себе бижутерию за 2–3 тыс. на вечеринку, под платье. Потом могу кому-то подарить. Сегодня образ важнее художественной ценности украшений. Мне понравились слова Елены Веселой: «Сегодня нет людей, которые умеют так носить ювелирные изделия, как те женщины в XX веке». Какой-то дух другой у этих женщин. Джинсы и «простые» бриллиантовые серьги стали новой классикой, но это никак не развивает ювелирное искусство, только бизнес алмазодобывающих компаний.

Значит ли это, что ювелир — вымирающая профессия?

Вовсе нет. Но важно поставить другой вопрос: как сегодня, когда смотреть хотят больше, чем покупать, перевести ювелирные предметы в другое состояние.

То есть перспектива ювелирного дела — перевести украшения из состояния wearable pieces в art pieces?

Точно. У людей больше желания любоваться, чем что-то приобрести. И мы пытаемся сейчас создать выставочную коллекцию, чтобы показывать по всей России и за границей.

Меня не отпускает мысль о тех 15 годах, которые вы провели в поисках себя. Ты что-то все время делаешь, но не получаешь поддержки извне — это очень сложная ситуация. Откуда в ней черпаются ресурсы?

Одержимость идеей — большой ресурс. Энергетический ресурс дают и клиенты, которые выражают свои эмоции. Ты понимаешь, что ты на правильном пути. Многим этого хватает. Но у меня была цель не просто заработать денег, но прийти к вершине ювелирного искусства. Моя цель — добиться наивысшей точки мастерства. Каждая работа — это новый взгляд, новые технические возможности. Все средства всегда вкладывались в рабочий процесс. Я себя все еще ловлю на мысли, что я, наверное, еще не создал тот окончательный предмет, к которому я иду много лет. Наверное, все мои работы — это все этапы к чему-то. Меня спрашивают, оставляю ли я что-то у себя. Нет, никогда. Есть работы, которые я дарю жене, которые хранятся у нее лично. Как художник я не говорю: «Это мой шедевр, я его не продаю». Если я хоть раз так скажу, завтра я не создам ничего лучше. Я всегда должен испытывать недовольство собой. Нужно быть очень критичным к себе, чтобы расти.

Брошь-подвеска «Маки»

Кольцо «Гималаи», кольцо «Арарат»

Серьги «Токапу», серьги «Инка»